- Почему бы тебе не подружиться с Сибилл из дома с синими ставнями? - спрашивает мама.
- Или с Блез из дома с красными ставнями? - поддерживает ее папа.
- Или вот еще... такая рыженькая... дочь булочника... - мама хмурится, морщит лоб.
- Рут, - подсказывает папа, - ее зовут Рут. Славная девочка.
- Славная девочка! - мама торжественно поднимает указательный палец, - А тебя почему-то постоянно тянет к разным испорченным мальчишкам.
Тут уж я не выдерживаю и начинаю спорить, потому что - не к разным, а всего к одному, и не тянет, а мы давно с ним дружим - с прошлой еще зимы, а в третьих-пятых, не знаю уже каких, он вовсе даже и не испорченный. По-крайней мере не в то смысле, как это понимают взрослые. Он странный немного. Мне кажется он чуть-чуть... чуть-чуть мертвый. Но он хороший друг и никогда меня не дразнит!..
- Все, Мэри-Энн! - мама хватается за голову, папа нервно протирает очки и смотрит на меня укоризненно. - У меня от твоих фантазий разболелась голова!
- А у меня от вашей Рут болит голова, - ворчу я. - Она такая трещетка, что через пять минут в голове уже пушки палят.
- Иди в свою комнату, Мэри -Энн! - папа машет на меня руками и нежно трогает маму за плечо. - Тебе вредно волноваться, дорогая!..
Ну и ладно. Из окна моей комнаты видна главная улица нашего городка - ряд маленьких аккуратных домиков. Все они одинаковы - трубы из красного кирпича, выбеленные стены, под окнами палисадники, а в них настурции, петунии и мальва. Только ставни во всех домах разные. У кого-то зеленые, у кого-то оранжевые. У нас вот - желтые. Те, кто приезжает к нам в город в первый раз, непременно всплескивают руками в полном восторге, а я уже десять лет здесь живу и так скажу: скука смертная на все это смотреть каждый день! Вот если бы отсюда был виден дом Тома, было бы гораздо веселей, мы могли бы по ночам подавать друг другу знаки фонариком.
Мама с папой о чем-то тихонько спорят, папа готовит чай - я слышу, как звенят в чашках ложечки. Я тихонько открываю окно, сажусь на подоконник и долго примериваюсь, как бы так прыгнуть, чтоб не помять мамины настурции. Они уже отцветают, осень все-таки. Но все-равно жалко, она же их любит.
Сибилл и Блез рисуют на асфальте мелом.
- Эй, Кнопка-Энн, - кричит мне Сибилл. - Иди к нам!
Но я показываю ей язык и бегу мимо. Вот еще, буду я с обзывалами играть.
За углом гоняют мяч мальчишки. Кто-то показывает на меня пальцем, остальные хихикают:
- Мэри-Энн, ты нос дома забыла!..
Ладно-ладно, я вам всем еще покажу!
Дом Тома на самой окраине, в палисаднике нет ни петуний, ни настурций, одна крапива и репейник выше меня ростом.
- Дом Тома, Том дома? - спрашиваю я у дверной ручки.
Ручка улыбается, поворачивается, дверь со скрипом подается назад, и я вхожу.
- Том, - кричу я. - Ты где? У меня дело срочной срочности!
- Я на чердаке, - откликается он. - Подожди.
- Вобщем так, - говорю я, как только он спускается. - Мне срочно надо удлиннить нос!
Я трогаю свой нос пальцем - кнопка и есть, маленький, курносый да еще и в веснушках, брр!
- А мне нравится, - говорит Том. - Смотри, что я нашел! Это музыкальная шкатулка!
- Тебе все нравится! - ворчу я. -А меня из-за него дразнят! Ненавижу этот нос! Придумай что-нибудь, ты же умный!
Том садится у окна думать. Он нескладный, худой и очень бледный. А еще у него страшный шрам на горле и пауки в волосах. Но он все равно лучше всех. В его доме паутина по всем углам и пахнет пылью - очень уютно. Мне только рога над камином не нравятся. Непорядок это, когда на рогах такие злые красные глаза. Все время кажется, что они на меня за что-то рассержены. Пока Том думает, я сажусь в уголке поиграть с музыкальной шкатулкой - в ней вертится куколка-балерина, а шкатулка дребезжит старую-старую мелодию.
- Ладно, - говорит Том, - если тебе это уж совершеннно точно надо, пойдем искать цветок папоротника.
- Какой цветок? - спрашиваю я. - Ведь осень же!
- Ты прямо, как взрослые, - говорит он недовольно. - Папоротник цветет, когда кому-то нужен.
- А куда надо идти? - интересуюсь я. Балерина в шкатулке кружится на месте. У нее юбочка из тонкого кружева, только пожелтела от времени. Она наверное ужасно старая!..
- На кладбище, куда же еще, - Том сидит на подоконнике и стучит по стенке босыми пятками.
- Ладно, - говорю, - Пойдем. А тебе не страшно?
Том смотрит на меня непонятно. А мне становится ужасно стыдно, потому что сморозила страшную глупость.
Я отвожу глаза и тут же обо всем забываю:
- Ой, Том! У тебя покатуша под кроватью!
Он спрыгивает с подоконника, заглядывает под кровать.
- Ага, - говорит он. - Достать? Не испугаешься?
- Достать-достать! Ой, Том, а можно я ее домой заберу? Родители всех моих чудиков подкроватных разогнали.
- Скучно тебе, - жалеет меня Том. - Бери, у меня их по всем углам.
Я прячу покатушу в карман. Она жмурит огромные глаза и цепляется за пальцы когтистыми тонкими лапками.
- Спасибо! - говорю я. - Ну что, значит ночью на кладбище?..
Конечно, на кладбище не страшно, там только памятники и крапива. И пауки. Том сердится, и пауки у него из ушей так и сыплются. Это у него так всегда, когда он сердит. А сейчас он сердит страшно - мы все облазили, а нету папоротника, хоть убей.
- Значит или ты никак желание не загадаешь, или не очень-то хочешь, чтобы оно сбылось, - говорит он.
Я молчу. Ну, как же не хочу. Хочу, конечно, этот нос противный мне всю жизнь портит!
- Вот он! - шепотом кричит Том, а у самого глаза сияют. И правда, среди крапивы, прямо под какой-то ржавой оградкой - папоротник, и среди листьев - маленький, на звездочку похожий цветок.
- Сорви, - шепчет Том мне в самое ухо, - произнеси про себя желание... только вслух не говори - не сбудется!.. и съешь цветок.
Я наклоняюсь к цветку. Он слабо светится. Ну вот. Теперь желание произнести. Ну... Желаю, чтобы нос... А Том смотрит на меня - счастливый такой. И шрам на горле - как темная нитка... Желаю, чтобы Том... Чтобы нос... Я не знаю, честное слово...
- Ну ты чего? - недовольно шепчет Том. - Скоро рассветет, мне домой пора. И тебе тоже. Давай быстрей.
- Ага, - говорю я. Быстренько произношу желание - да-да, про себя, конечно, чтоб сбылось. И пережевываю цветок. Он пахнет ржавчиной, а на вкус как кресс-салат. Ничего в общем особенного.
- Побежали ко мне? - предлагает Том.
- Побежали! - смеюсь я. Мне так легко сейчас и весело, как будто у меня в животе воздушные шарики.
У Тома на кухне всего одна табуретка и трехногий стол. Я раскачиваюсь на табуретке, пока он варит какао.
- Вот, - говорит он и ставит передо мной кружку. Я вытаскиваю из какао сороконожку. Сороконожка пищит возмущенно:
- Жадина!
А какао вкусное.
- Кажется у тебя нос стал больше, - неуверенно говорит Том. - А... нет, это тебя просто в нос комар укусил.
- Ну, - говорю я, - Может он к обеду подрастет?
Том чихает - вид у него озадаченный.
- Я пошла, - торопливо говорю я и ставлю на стол пустую кружку. - Спасибо за какао.
А он опять чихает.
- У меня горло чешется, - растерянно говорит он.
- Ты наверное простудился, - говорю я. - Роса была холодная.
- Я не простужаюсь.
- Все бывает в первый раз - так моя мама говорит.
- Мэри-Энн!!!
Но дверь за мной уже закрывается.